Noon’s Mandelstam.

EastWest Literary Forum has posted Osip Mandelstam. Translations by Alistair Noon in a pleasing format, with the Russian originals directly beneath Noon’s translations — a confrontation that requires a certain amount of self-confidence on the part of the translator. On the whole, I think Noon does well; he doesn’t try to match the meters and rhyme schemes of the originals, but replaces them with his own rather than soggy free verse (as is sadly common these days). He has a nice sense of sound patterns: “Prometheus, propping the rock”; “a curve that the steely camber connives in”; “A wave sprints in and cleaves the crest of a wave.” I would have liked to see him try harder with the echoing repetitions of “Он эхо и привет, он веха – нет, лемех” [on ekho i privet, on vekha – net, lemekh]; his “An echo and hailing? A guide-pole? No, he’s a ploughshare” ignores them entirely and settles for a (fairly pointless) literal version. But Mandelstam is hard, and I don’t fault him too much. Here’s one of his versions (for the original, click the link):

Twitching my lips, I lie underground,
but my words will be words that pupils recite.

Red Square: no ground on this earth is as round,
a curve that the steely camber connives in.

Red Square: no ground on this earth is as round.
No plan said the camber must spread out that wide

as it tilts to the rice fields, all the way down,
for as long as the planet’s last slave stays alive.

May 1935

(We talked about “camber” in 2018.) Thanks, Trevor!

Comments

  1. Dan Milton says

    I assume the speaker in the poem is Lenin but have no idea what it means.
    Is there an interpretation available (preferably in English) or could Hat or someone provide their take?

  2. The notes to the McKane translation say:

    In the Russian the first line of this ‘geography lesson’ about Red Square would seem to have Stalin’s Georgian name Dzhugashvili encrypted: Da ya lezhu v zemle gubami shevelya. […] The curve of Red Square on both axes is remarkable. The last line of the poem has an echo of Pushkin’s late poem ‘Exegi Monumentum’.

    I myself assumed the speaker was Mandelstam, imagining his posthumous fame (as Pushkin did before him), but I’ll be curious to see if anyone has other commentaries to hand.

  3. PlasticPaddy says

    Анализ стихотворения Мандельштама «Да, я лежу в земле, губами шевеля…»

    Судьба Осипа Мандельштама сложилась весьма трагически…. Открытое противостояние с властями начинается в 1933 году, когда Мандельштам пишет и публично читает эпиграмму на Сталина. Круг людей, которые слышали это произведение, ограничивается полутора десятками человек из числа литераторов. Кто из них становится доносчиком, история умалчивает до сих пор, однако через полгода Мандельштама арестовывают и отправят в ГУЛАГ. Именно там в 1935 году поэт напишет свое стихотворение-завещание «Да, я лежу в земле, губами шевеля…». Автор не только предчувствует свою скорую гибель, но и предрекает, что его стихи обретут бессмертие….
    Первая строчка этого произведения указывает на то, что сам автор считает себя уже покойником…. В 1938 году Мандельштам будет повторно арестован и скончается в пересылочном лагере во время эпидемии тифа. Тем не менее, предстоящая смерть его не пугает, потому что поэт убежден: «То, что я скажу, заучит каждый школьник». В этой фразе нет пафоса и самолюбования, просто автору на мгновение приоткрывается будущее, в котором лично ему нет места, но зато найдется оно найдется для стихов – острых, как бритва, сложных в понимании и беспощадных.
    «На Красной площади твердей земля, и скат ее твердеет добровольный», – с горькой иронией отмечает поэт, намекая на то, что Советский Союз укрепляет свои позиции на мировой арене за счет труда бесправных каторжан. Под добровольным же скатом автор подразумевает коммунистическую идеологию, которая толкает людей на подлость и на самопожертвование, на подвиги и на убийства.
    Граница власти новой державы простирается вплоть «до рисовых полей», т. е. до Китая, который постепенно перенимает советскую идеологию и превращается в некое подобие ГУЛАГА. Амбиции правительства СССР весьма велики, и очень скоро к социалистическому лагерю примкнут даже те страны, которые весьма далеки от идей коммунизма. Продолжаться это, по мнению поэта, будет до тех пор, «покуда на земле последний жив невольник».
    Source:
    https://pishi-stihi.ru/da-ya-lezhu-v-zemle-gubami-shevelya-mandelshtam.html

    This is for me a tendentious reading:
    Basically,
    1. It is noted that Mandelstam wrote down the poem in the Gulag, where he felt he would die soon, but that his poems should be immortal.
    2. Saying that schoolchildren will all read the poems is not an egotistical or pathetic wish, but an imagination of a better future in which not he himself, but his poems survive.
    3. The lines about Red Square are making the (ironic) point that the position of the SU (or Communism) is made stronger using slave labour.
    4. Soviet power or Communist ideology will extend in space to China (rice fields) and in time to the death of the last slave.

  4. First off, Lenin is not lying in the ground until this day. In 2 years time we will mark a hundred years of his body not lying in the ground. Yeltzin and Putin didn’t want to bury the corpse presumably not to antagonize unnecessarily communists who like to attend the relic to “take council with Lenin”. Now Putin probably keeps it above the ground as some sort of vengeance for creating Ukraine.

    Mandelstam is usually viewed as a poet who cared about sound and prosody first and the meaning later. I am not sure I register any meaning in «Да, я лежу в земле, губами шевеля…» at all. I think the last 4 lines are even ungrammatical, but in certain kinds of poetry it’s ok.

    The only association for this verse I have is with “Начинается земля, как известно, от Кремля.” (Everyone knows that the Earth begins from Kremlin), which I just learned is by Mayakovsky (and not Agniya Barto or such).

  5. This was written in Voronezh in May 1935. Mandelshtam was briefly imprisoned in 1934 and exiled first to Cherdyn, then to Voronezh, where he lived from 1934 to 1937. I suggest reading these lines together with the stanza immediately before them in the Voronezh Notebook. It ends with “Губ шевелящихся отнять вы не могли.”

Speak Your Mind

*